Я не веган. Не эзотерик. Не бизнесмен. Профан в финансах: легко спутаю биткойн с бифштексом. Компьютерные игры так же далеки от меня, как цифровая психология «сюцай». Да и обычная психология напрягает. У меня нет опубликованных книг. Я всего лишь врач.

​

   Я не умею обходиться маленьким рюкзаком неделю, озвучивать фильмы, метко шутить, цитировать по памяти сотни книг, фотографировать и придумывать квесты. Не разбираюсь в горных породах. У меня нет ни татуировки, ни маникюра, ни грамотного макияжа. Есть родинка на лбу (чуть левее третьего глаза) и шрам от кесарева. Слушая рассказы о естественных родах, я потею, как в сауне. Телесные практики… Вы это серьезно?! Йогой я занимаюсь с регулярностью Père Noël — раз в год. А еще я не переношу козьи сыры. Что я делаю здесь, в глубинке Франции?

​

   Мне, закоснелому интроверту, писать бы по утрам в тиши да одиночестве, гулять под дождем по безлюдной тропе, общипывая на ходу кусты ежевики. Но в деревенской тишине всё звучит. Природа. Дом. Мысли. Чувства. И я поневоле вливаюсь в эту музыку.

​

   Мычат, заглушая цикад, лимузенские коровы. Они разбрелись по лужайке, словно рассыпалось по салатовой скатерти карамельное печенье «Лотус». Пикает в пруду полосатая лягушка, нареченная Лерой «датчиком». Жалостно жмется к стеклу веранды шмель — соблазнился, дурачок, черничным вареньем. Скребется незваный полуночный кузнечик.

​

   Дом скрипит древними половицами. Плещет по воде оживший мельничный жернов. Винтажный «Ундервуд» клацает клавишами. Фломастер вцарапывает в доску наши цели на день.

 

   — Инна, не хочешь разнообразить синтаксис? — улыбается внутри моей головы Катя.

   — Да, попробую.

​

   Наташа… Кудесница Наташа, которая не знает ни слова по-русски. Каждый день она колдует нам уникальную полифонию вкусов и ароматов, приправляет переливчатой французской речью. Суп из дыни с базиликом, бретонские галеты, треска в сливочном соусе… Кухня полнится звоном посуды.

​

   Но больше всего на Мельнице звучим мы, люди: читаем, смеемся, плачем, хохочем, рукоплещем, играем, чокаемся, встреваем, поем, озадачиваем, ахаем, спрашиваем, отвечаем, удивляемся, спорим, делимся, сближаемся…

​

   Сутки летят за сутками, прошитые пунктиром цитат: 

   … Сократ говорил: познай себя!

      … А вы читали дневники Толстого?

            … В «Держись и пиши» есть целая глава про простоту и ясность…

              

   Катя расплескивает фантазию щедро, как сангрию. Другая Катя мягко, несуетливо дирижирует распорядком дня.

​

   «Дзинь!» — зовет колокольчик, наш mission bell. И правда, мы здесь чуть-чуть, как в «Hotel California», — some write to remember, some write to forget…

​

   Тексты рождаются. Страхи бьют в гонг, надежды трепещут стрекозиными крылышками. Тексты рождаются. Одни всплывают на поверхность легко и весело, как пузырьки в джакузи. Другие приходится выдирать изнутри — щипцами, скальпелем.   

​

   Упрятываю зануду-интроверта в чемодан и намеренно растягиваю завтрак — мне хорошо среди этих непохожих на меня людей. А после завтрака — йога с Дидье. Французский прононс нашего перуанского шамана окутывает мягким оранжевым покрывалом, просачивается внутрь. Там-да-да-да-да-да-да-Там-да-да-да-да-да-да-Там… Ритм бубна успокаивает. Свет во мне, вокруг меня. Зеленый луч пронзает грудь, как меч джедая, и сквозь сомкнутые веки вижу голубой прямоугольник с моим именем и серебряным кубком над водой. Моя книга!

​

   Ну вот, я уже немножечко эзотерик. И немножечко «телесник»: слагаю свою библиотеку чувств. Перила каменного мостика обиты бурым бархатом мха. Вечерняя роса холодит ступни в мягких тапочках. Из-под них выскальзывает рыжий слизняк-креветка.

​

   Как же быстро пролетела неделя! Олег тянется за гитарой, и мы уносимся в Прекрасное Далеко. Растянуть бы этот стоп-кадр еще хоть на пару дней. Но трехметровый альпийский рог Филиппа трубит: «Пора в путь!»

​

   Рис с розовыми лепестками застревает в волосах, щекочет за шиворотом. Прощальные объятия выходят на второй, третий круг. И, как пробка из бутылки грушевого сидра, летит вслед напутствие Льва Николаевича, наша ежеутренняя молитва: «Хорошо ли или дурно, всегда надо писать…»