Конечно же, первый пельмень комом. Ладно бы один. Так нет, вся партия.

– Я вас, негодников, сейчас ка-ак… – Янка потрясала пельменницей, колотила по ней скалкой.

 

   Вроде четко следовала рецепту: и маслом смазала тесто, пока охлаждалось, и муки на стол сыпанула, не поскупилась. Все бабушкины наставления учла. В итоге пришлось выталкивать по одному. Крушение летающих тарелок, а не пельмени! Сплюснутые, вмятина на вмятине. Некоторые вообще начинкой наружу. Бросить эту липкую возню, но ведь – Ян.

 

   Яна любила с малых лет. Столь малых, что прятки и куклы, ириски и торт со сгущенкой. И не надо говорить, мол, детская любовь скоротечна. Самая всамделишная, долгая-долгая. На жизнь.

 

   Пробовала разлюбить. Ни в какую. Потому что Ян он… он просто такой… Веселый, рисковый! Красивый… Кудри с ранней проседью и ямочки под ромбиками скул. Эх, разве опишешь Яна словами. Янка вообще человек дела, не слов.

​

   Неудача расстроила. Лучше б вафельный торт сварганила, ей-богу. Быстро и без заморочек. Нет, Ян пельмени оценит. Всегда их обожал. И бабушка знала, готовила впрок обоим: когда летом гостили, потом студенческим пайком. Сколько кропотливого труда!

​

   Пельменницу – увесистую, добротную, довоенного производства, Янка получила год назад, когда почти столетней бабушке стало невмоготу замешивать и тем более раскатывать.

​

   Берегла Янка наследство, берегла, и вдруг спохватилась – до дня рождения Яна меньше недели. А подарок нужен не безделушный, полезный и обязательно со смыслом.

 

   Тщательно вымыла квадратную металлическую форму – ни ржавчины на ней, ни трещинки! Высушила и вновь густо-густо припорошила мукой, до сугробов на перешейках. Раскатала тесто, осторожно натянула. Тронула кончиком языка холодную рыхлую начинку. Солоно. Тут же сплюнула и ополоснула язык под краном. Не терпела сырое мясо. Но ради Яна…

 

   Теперь по пол-ложечки в каждое из 52-х углублений. Символично – Яну-то именно пятьдесят два и исполнится. Куда упорхнули годы? 

 

   Второй слой теста. Скалка заскользила по холмикам, сначала еле касаясь, затем с легким нажимом. Будто руки Яна по ее лицу. Во снах.

 

   Вот уж просвечивают очертания ячеек. Не дыша перевернула пельменницу. Тряхнула. На мучное поле брани посыпался дождь филигранных шестиугольников. Ура!

​

   – Ян, я люблю тебя.

   В семнадцать смелости не занимать.

   – Ой, Янка, – двадцатилетний с хвостиком старик на миг замялся, – вам, девчонкам, только бы влюбиться в кого постарше!

И потрепал по щеке, глупый слепец.

​

   С тех пор зареклась – никаких слов. А пельмени что? Пельмени – не признание.

​

   Вскипятила воду, кинула парочку в кастрюльку. Четверть часа спустя кухню наполнил аромат теста и отвара.

​

   Даже кусок масла на блюдце растаял при виде пламенных красавцев. Поддела один вилкой. Подула. Зажмурилась. Коснулась губами. Как поцелуй, которому не бывать. Вложила упругий шарик в рот. Раскусила набухшую оболочку. Брызнул сок, обжег нёбо. Язык приласкала солоновато-перечная мякоть. Сладкий от жарки лук хрустнул на зубах.

​

   Эй, чего ревешь, дуреха? Сядете, как в детстве, бок о бок, есть наперегонки из одной миски – тычки, толчки, смех.

​

   – Молодец, малышка! – скажет Ян, причмокивая.

​

   Янка готова ждать. Однажды они будут вместе, пускай в старости. Телесное преходяще, душевная близость – вечна.

​

   А пока – следующая партия.