Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
— Писательницей, как Астрид Линдгрен.
Семь лет, ноль сомнений.
— А может, как папа, доктором?
— Нет. Я поступлю в литинститут Горького.
Минуло дважды по семь. Вектор судьбы крутанулся на юго-восток и на следующую семилетку примагнитил меня к медфаку Техниона. Знания водворялись на место фантазий. Успехи отвлекали от мыслей о призвании…
С началом интернатуры по педиатрии арифметика усложнилась. Будь этот период книгой, озаглавила бы «Сложение и вычитание» «Служение и выживание». Дано: бойкие малыши-двойняшки, помноженные на восемь суточных дежурств в месяц. Возведем в бракоразводную степень. Корень уравнения = ноль свободного времени минус десять минут на чтение перед сном. К примеру, долгожданный седьмой «Гарри Поттер» растянулся аж на полгода.
И вот уже «Гарри Поттером» зачитываются мои дети. Ночные смены закончились, распри улеглись. Зазвучали новые аккорды — отношения, походы, бег. Но в поликлинике я понемножку выгораю.
Декабрь. Гуляем с любимым по горе Кармель — зелено, прохладно, виды такие, что повседневная болтовня оскальзывается и застревает в расселинах. Ступаю на шаткий камушек — Эли подает мне руку, задерживает в своей:
— Солнце, где ты видишь себя через пять лет?
— Господи, чего вдруг?
Всё не привыкну к его вопросам, неизбежно свергающим с надежной тропки комфорта в очередное ущелье. Хоть на четвереньках, но выкарабкивайся.
— Нет, серьезно, — Эли настойчив, словно пророк Элияху, дразнивший жрецов Ваала на этой самой горе году в восьмисотом до нашей эры. — Что тебя радует? Какие мечты ты забросила?
Я… не помню.
Нахожу тень. Опускаюсь на корточки. Достаю из рюкзака воду, пью. Плескаю на раскрасневшееся лицо. Завязываю шнурок. Наконец, вспоминаю.
Супер! Почему бы тебе не написать рассказ для детей?
«…для детей, для детей…» — вторят Эли склоны Кармеля. Эхо громыхает во мне несколько дней кряду. Дождливым вечером я усаживаюсь у компьютера и за пару часов строчу на иврите сказку «Драконенок Диди».
Сочиняю героям имена и шалости. Киваю им и тихонько, чтобы не разбудить свою десятилетнюю банду, смеюсь. Я корректирую простенький текст, как умею. От правки к правке спина распрямляется, а затянутые в хвост волосы волнуются и волнистятся. Тык! В моих ходиках встает на место некая жизненно важная шестеренка.
Где легкость, где восторг?
На втором рассказе я застряла. Может, дело в языке? Иврит —удобный, лаконичный, но на нем не разоткровенничаешься. В нем и слов таких длинных нет. Английский? Уровень отличный, но всё же не писательский.
Конец рабочего дня. На обратной стороне чьих-то анализов черкаю по-русски: «Диди — продолжение». Кисть напрягается, пальцы коченеют — давно выводят одни лишь подписи-закорючки, даже рецепты уже электронные. Но! Слова накатывают, включаются друг за дружкой, будто лампочки елочной гирлянды. Острие ручки скребет по бумаге слева направо. Каждый штрих счищает ржавчину с синапсов. Бинго! Я должна писать на родном языке.
Только вот загвоздка: за тридцать лет активного иврита мозг отвык от грамматики и пунктуации, а компьютер и не подозревает, что в клавиатуру можно впихнуть 32 буквы! Ничего, терпение и труд перетрут загвоздку в порошок и выкуют новые гвозди. Пробные тексты я отстукивала по два слога в минуту, сверялась с триллионами словарей. А как запечатала вслепую, внутри закопошился Домовенок. Поправил галстучек, пригладил идеальный проборчик.
Пискнул:
— Приступаем к уборке!
Да, этот перфекционист и прежде меня навещал, но никогда так не усердничал. Теперь же вооружился посудомоечной губкой и лохматым советским веником. Тёр-вытирал недограмотность, мёл-выметал ошибки и канцеляризмы. Самоотверженно закрашивал фиолетовыми чернилами пробелы знаний — все новенькие Адидас Стэн Смиты заляпал. В итоге шлепнулся в наплаканную мной лужу отчаяния:
— Уф, с тобой далеко не уедешь! Или уедешь?
…и сослал меня в командировку.
Компас захватить?
Флоренция, Львов, Берлин, Лимож… Моя магнитная стрелка заметалась по Европе.
В апреле 2018-го я подарила себе на день рождения тренинг Эльвиры Барякиной для начинающих писателей. Флоренция! Утром — лекции и кофе напротив Дуомо, днем — туры по музеям и древним библиотекам, вечером — неуклюжие рассказики под бокал апероля на площади Синьория. Столь неуклюжие, что Давид на пьедестале закидывает пращу за плечо и отводит от моего блокнота глаза.
В августе того же года, впервые за двадцать восемь лет, я вернулась во Львов. Город детства осыпал меня каштанами, проколол скорлупу новичковой неуверенности: внутрь просочился мир — яркий, звонкий! Я хочу и буду о нем писать.
От оказанной чести мир обалдел, побледнел и рухнул в глухую пандемию. Удостоил, правда, небольшой отсрочки — привезти из Берлина идею романа.
Вот и появилось время читать. В начале локдауна я проглотила «Путь Художника» Джулии Кэмерон, и моя скорлупа лопнула окончательно. Из нее выкатился Придумщик — свеженький, как каштан, и чуток гиперактивный. Я опубликовала новеллу, завела сайт и блог. Написала черновик романа и серию рассказов.
В 2021 году по счастливому стечению гугл-запросов обнаружила онлайн-курсы и мастерские Кати Оаро. А летом 2023 встретила ее саму на писательском ретрите под Лиможем. На лимузенскую мельницу я прибыла закупоренным, точно бутылка сидра, интровертом. Всю неделю меня потряхивало: непросто сближаться с людьми, с их историями и эмоциями. Сближаться с собой и своей книгой... Бродило, бродило, потряхивало месяца два. А когда пробку выбило — брызнули стихи.
Ну а литинститут?
Не случился. Зато приключилась «Магия редактуры»! Девять месяцев я и еще человек сто обучались в этом Хогвартсе писателей и редакторов. Девять месяцев упражнялись, играли, ходили на пленэры, загорались глаголами, хохотали, спорили об остывающих утюгах Бредбери и рыжих коленках набоковских персонажей. Иногда не укладывались в сроки, в ограничения по знакам. Но поддерживали друг дружку, не давали соскочить. Впитывали тонны практики и галлоны созидательной бережной критики.
Раньше я редактировала черновик «наощупь» — вычеркивала тут слово-паразит, там лишнее местоимение, читала вслух: чего-то не хватает. Но чего? Часами кружила над каждой главой подслеповатым ястребом, который чует добычу, но клюет мимо. Теперь я научилась понимать, что в тексте удалось, а что стоит подправить. И главное, какими инструментами.
Сдала я, значит, дипломную, написала сокурсникам три десятка обратных связей, размечталась о кураторстве следующего потока… Домовенок тут как тут. Обзавелся, мерзавец, бесконтактным пылесосом Dyson и целится:
— Чужие тексты редактировать?! Типа, свой роман ты уже закончила?
Отворачиваюсь и вставляю шумоподавляющие наушники. Ворчун-перфекционист — мой пожизненный спутник. Должен же кто-то наводить дома порядок, пока я пишу.
— Валяй, пылесось. Хоть режим «турбо» врубай — мою решимость тебе не сдуть.
Бессмертный Эннио Морриконе обволакивает вдохновением. Я пишу. Пишу и редактирую.