Равновесие? На этой плоской штуковине?!
Влажные ладошки крепко стискивают двурогий руль «Школьника». Подошвы сандалий впиваются в педали так неистово, что чуть не выворачиваются наизнанку. Знаю, бояться нечего – дядя везет меня по двору. Одной рукой он придерживает седло, другой выравнивает руль. Мне остается лишь вовремя коленками орудовать: левой-правой, левой-правой. Шины поскрипывают по асфальту, и в их ритме есть что-то знакомое. Вхожу во вкус, стараюсь нажимать на педали уверенно и равномерно. Это оказывается легко, почти как выбивать по клавишам «чижык-пыжик». Только за пианино сидеть скучно, а тут – катишься себе с ветерком.
Над ухом раздается голос дяди: «Молодец, правее руль!»
Легкое движение рук и… О, чудо! Велосипед перестает вилять и бодать меня педалями. Он, усмиренный конь, повинуется мне. Я несусь вдоль домов по совершенно прямой линии – окна первых этажей сливаются в длинную стеклянную ленту. Ветер остужает разгоряченный лоб. Ладошки ослабляют мертвую хватку. Коленки пружинисто подскакивают вверх. Тело легкое, вот-вот оторвется от земли и взлетит, как в песне о крылатых качелях.
- Смотри! – ору я дяде и даже осмеливаюсь взглянуть назад.
Дяди рядом нет. Нет дяди. Он в другом конце двора. На расстоянии десяти световых лет.
В стеклянной полосе окон отражаются велосипедные колеса и такие же огромные глаза в очках. Мои глаза. Поршни коленок продолжают двигаться по инерции вверх-вниз, но спустя миг нечто шершавое и горячее прекращает их свободный полет. Стена дома. Лязг. Тошнотворная дрожь. И боль.
Боль пахнет нагретым на солнце асфальтом. Слезы на щеках, на очках, от них солоно в горле. Кое-как, наощупь, выпрастываю саднящие конечности из-под предательски рухнувшего скакуна. Издалека, будто и впрямь из другой галактики доносится дядин возглас и звук бегущих шагов.
